На могильном холмике поставили крест. И вырезали "Бессонов Анатолий. Русский солдат"

Юра посидел около могилы, дождавшись, когда отряд скроется в кустах, а потом выцарапал, чуть ниже, странные цифры:

"1972-1942"…

…Кирьян Васильевич, заметил, что Валера шагает сам не свой. И так ходок плохой, он еще старался идти чуть позади всех. Поставив впередиидущими Юру и политрука, унтер-офицер, под предлогом портянку перемотать, задержался.

– Говори, Владимирович, чего нос повесил?

– А ты, Кирьян Василич, будто не понимаешь?

– Я-то понимаю, да мне не свое понимание надо, а твое.

– А чего тут понимать? Убил я его…

– По моему приказу, сынок, не по своему желанию. Ну, куда бы мы его потащили, а? А на хвосте вот-вот немцы появились бы.

– Да все я понимаю… А тоскливо. Врач, же я. Спасать должен, не убивать. Надо было мне с ним рядом остаться.

– Чтобы мы без доктора остались, что ли? Скоро на прорыв пойдем. Незаметно, вряд ли удастся. Эвон, орава какая. Боевой подразделение уже, не чих собачий. Ты – ой как! – потребуешься. Так что собирайся с силами. Еще спасать тебе и спасать.

Разговор их перебил подбежавший Еж:

– Дед, там это… Десантник Паша разбушевался. Вперед без твоего приказа не пускает.

– Ну? Чего случилось?

– Дорога там. Говорит, ты должен посмотреть, вначале.

– Ну и правильно делает. Привал! Всем тут оставаться. Не курить и это… Еж! Не разговаривай много.

– Очень надо, – обиделся опять Еж.

А впереди тихо ругались Колупаев и политрук:

– Нету же никого, дорога пустынная, махнули бы уже давно!

– А я говорю, командира жди!

Юра в спор не вмешивался, отдыхая на мху.

– Чего случилось? – вмешался дед.

– Эээ… Товарищ командир, дорога! – ответил ему младший политрук Долгих.

– Ну и дорога, ну и чего?

– А того – вон провод идет по жердям. Значит связь кого-то с кем-то. А это в свою очередь значит, что патрули могут шататься!

– С чего взял?

– Мы когда зимой мотались – немцы аккуратно начали дороги контролировать. Раз в пятнадцать минут – патруль идет. Бронник, как правило. Это зимой. А сейчас и подавно. Куда спешить-то? До темноты можно подождать…

– Ждать-то как раз нам не с руки, боец… Немцы уже наверняк подняли беготню. Но и ломиться вперед, как лоси в гон, тоже не стоит. Лежите, да оглядывайтесь…

– Тихо! Слышите?

С северной стороны дороги, из-за поворота, послышался гул мотора.

Павел молча показал политруку указательный палец:

Партизаны улеглись за деревьями.

Через несколько минут появился…

– П-пепелац! – выдохнул Юра в изумлении. – Сукой буду, п-пепелац!

– Чего? – переспросил так же шепотом десантник.

– Вон чего! Ты гляди!

По дороге тряс железными листами странный грузовик.

Радиатор, мотор и кабина были закрыты листами кровельного железа. Крыши над кузовом не было, зато сверху, из амбразуры в передней стенке, торчал ствол пулемета. Причем сам кузов был деревянным. На борты – сверху – немцы приделали металлические листы.

– Такой же хочу… В музей! – заворожено шептал Юрка.

В бронегрузопепелаце тряслись пятеро немцев. Один из них грозно водил стволом пулемета по проплывающему мимо лесу.

Однако Юра все-таки выдержку проявил. И даже злой, как собака, десантник Паша Колупаев. Когда же вундер-машина скрылась, он сказал:

– Эх, как руки-то чесались снять заразу с пулемета…

– Раз чесались, наломай-ка лапника с елки. Заодно и почешешь. И нос не показывайте, – скомандовал дед.

– Лапник-то зачем? – удивился политрук.

– Д-дорога песчаная тут. Следы з-замести.

– Соображаешь! – одновременно сказали Колупаев и дед.

– Не пальцем д-деланный! – отбрил Семененко.

– Не пальцем все деланы, а соображалка не у всех работает. Некоторые просто газеты туда складывают.

Политрук решил, что это в его сторону намек, открыл рот, но сказать ничего не успел, Юра опередил его:

– Еще и еду.

– Тихо вы! – перебил их Паша. – Опять немцы!

На этот раз немцев было двое и пеших. Шли со стороны, куда уехал броник. Один тащил катушку на горбу, второй чего-то жевал и разглядывал провод.

– Связисты… – шепнул политрук и тут же получил чувствительный тычок в бок от Паши и кулак под нос от деда.

Связистов проводили взглядом, пока и эти не скрылись.

– Ну и д-движение! – шепнул Юра. – Как в час пик…

– Надо было снять их! – загорячился политрук. – Эти же не в танке! Можно было ухлопать!

– Угу. А через час тут будут все кому не лень, – сказал десантник. – Без шума надо уходить!

– Врага надо убивать везде, где бы ты его не встретил!

– Слышь ты… Ты меня еще в лагере своими лозунгами достал. Может заткнешься, а? Чего в плену-то не убивал? Храбрый, блин, стал…

– Цыц, бойцы! – рявкнул дед. Захотел добавить что-то еще, но тут из-за поворота, где скрылись связисты, раздались выстрелы.

– Что за хрень еще? – воскликнул командир. – Долгих, бегом за отрядом. Остальные, за мной!

Вдоль обочины они, изо всех сил стараясь не шуметь, добежали к месту перестрелки.

Связисты лежали в обочине с их стороны дороги. Один стрелял из карабина, второй, скрючившись на дне канавы, неловко бинтовал окровавленное правое плечо и ругался сквозь зубы:

– Himmeldonnerwetter! Verfluchte Schwein!

Его "мучения" были прекращены быстро и безболезненно. Три выстрела почти в упор и два трупа.

– Эй! На той стороне! – крикнул дед. – Кончай палить! Выходи, поговорим!

А в это время Паша-десантник и Юра ужами поползли к канаве.

– А ты кто такой? – раздалось с другой стороны.

– Лесник! – вспомнил Кирьян Васильевич недавно рассказанный Ежом анекдот про партизан и фашистов. – Выходи, давай. Только оружие свое на земельку положи. Ладушки? И не шали. Нас тут много.

Паша быстро прошарил по карманам и ранцам связистов, а Юра высунул ствол винтовки из канавы.

На той стороне помолчали. Потом кусты зашевелились и с поднятыми руками – в одной винтовка – вышел крепко сбитый, невысокий мужик в кожанке.

– Ну, вот и Леонидыч! – хмыкнул Семененко и встал. – Леонидыч! Здорово!

Леонидыч, только собравшийся положить винтовку на землю, разогнулся и, как будто не удивившись совсем, сказал: